Дни возвращения

письма из советской тюрьмы и лагеря Арье Вудка, Шимона Грилюса, Иосифа Менделевича

обложка имеет незначительные повреждения 

Мир пребывает в наши дни в маниакальной атмосфере всеобщей пошлости, вселенского разврата, изощреннейшего вранья об обожании человечества вместо Бога, в атмосфере, овеянной духом прагматизма, наивной верой во всемогущество науки и интеллектуального кокетничанья всякого рода софизмами, в атмосфере пустоты, неприкаянности, насильственной стандартизации умов, глупейших игр, зрелиш и массовой апатии.

Не малая сила духа требуется еврейству диаспоры, чтобы в этой атмосфере приближающейся всемирной катастрофы не затеряться на чужой "растеряевой" улице в виде скверного "еврейского анекдотца". Пробуждение для внутренне-праведной жизни в духе Торы грех молодых людей — Арье Вудка, Иосифа Менделе-вича и Шимона Грилюса — явилось в глазах блюстителей советского режима весьма опасным посягательством на существующий "порядок вещей".

Нельзя представить себе более жестокого беззакония,   чем   те   преследования,   которые   испытали   эти молодые, очень молодые сыны народа обособленного. Я пережил в свое время подобные преследования и могу судить о том, как они ужасны. Но такое состояние дает нам представление об ином существовании, когда лишенные личной свободы, из горнил страданий, во исполнение воли Божией выходили и выходят верные поборники учения Израилева. И, действительно, через письма А.Вудка, И.Менделевича, Ш.Грилюса из страшных мест тюремного заключения, публикуемые здесь отделом "Амана", проглядывает внутренняя сущность искренности ненасытной, и все связывается в одну картину жизни, открывшуюся Моисею в горевшей и не сгоравшей купине, в беспредельном смысле слова "огонь", как горения жизни, как чистой силы, чистой воли, не допускающей никакой возможности "живописного" языческого изображения Высшего от материи отдельного явления, ибо как сказано во Второзаконии Моисеевом: "Будьте же очень осторожны с собою, так как вы никакого образа не видели, когда говорил к вам Господь у Хорива из среды огня".  (Второзаконие 4; 15).

Когда исключительное бытие, воспринимаемое нами, как чудо, начинает дробиться в нашем сознании, мы вновь возвращаемся к тому никчемному существованию, в котором цельность распадается, минуты не имеют цены, а идеи — будущего.

Тора заставляет нас думать, направляет наши шаги, движения души, будит в нас высшие чувства. О стремящихся окинуть взором более широкие горизонты, познать Творца Превечного в судьбе своего горевшего в горниле страданий и не сгоревшего, подобно растению пустыни, народа, пророк Исайя говорил, как о возвращающемся к Превечному новом поколении сынов Яакова, "которое послужит новым корнем Яако-ву, и расцветет Израиль, и наполнится плодами Вселенная".

Слова Торы, слова Святого Писания, проникающие в сердца нового поколения сынов Яакова, — это исключительное явление наших дней и самое могущественное орудие борьбы против организованных сил зла и рабства.

Чужие силы, чужие образы отбросили немало своих теней, оказали немалое влияние на еврейство Советского Союза, внеся внутренний разлад в еврейские души. Я говорю о людях своего поколения и при этом думаю об Apьe Вудка, Иосифе Менделевиче и Шимоне Грилюсе и об их поколении, как о верном оплоте против всех враждебных Израилю сил.

Павел Гольдштейн

Фрагмент из книги:

Насчет твоего вопроса о связи времени и религиозного чувства можно привести пример человека, который, внутренне нисколько не изменяясь, то нормально живет среди своих братьев, то подвергается нападению разбойников, то ищет дорогу в безлюдной пустыне и пр. Естественно, палитра его внешних проявлений будет предельно разнообразной, но сам он — тот же. Так и вера. По своей внутренней сути она неизменна от Адама до Страшного Суда, но внешние проявления ее в зависимости от времени менялись — и не раз. Даже любая частица неживой материи, предельно простая, и то на разные внешние поля реагирует по-разному. Другое дело — внутренняя суть. Изменение ее есть изменение истока и цели, то есть измена Б-гу, поклонение чему-то иному, стремление совсем в другую сторону, даже если формы сохранены. Поэтому по сути своей вера носит вневременной характер (так же, как и лучшие произведения   искусства,   поднимающие   столь  глубинные проблемы и свойства души человеческой, что это остается актуальным всегда, пока есть люди).

Сила зла не в силе зла, а в нашей слабости и бездуховности.

В разной мере духовность заложена в каждом    (и спрашивается с каждого по этой самой мере), но одни всю жизнь заглушают ее в себе, другие — развивают. Человек — образ и подобие Божье, хоть и искривленное грехами, поэтому искра Божья отпущена каждому, и именно за нее с него и спросится. А иначе и спрашивать было бы не за что. Если человек бережно хранит и разжигает в себе святую искру, то это вовсе не значит, что он непременно станет пророком. Один сотворен маленьким сосудом, и его вершиной будет Божественное умиление; другой — великим, дорастающим до пророческого дара. Но каждый может наполнить до краев тот сосуд, который ему отпущен. С землепашца не спросят, почему плохо построен дворец, а с зодчего — почему небрежно вспахано поле. Община Божья подобна гармоничному организму с разнообразными членами. У руки своя функция, у глаза — своя и т.д. И естественно, что все из ряда вон выходящее всегда является тем более редким, чем более оно великое.

По поводу женской работы мне кажется, что традиционное положение женщины в патриархальных условиях наиболее соответствует ее природе. Нарушение традиций не проходит безнаказанно. Может быть, иногда из женщины и получается полноценный работник, заменяющий мужчину, но не убьет ли это в ней всю женственность, все очарование? Ведь деятельность человека обычно накладывает на него неизгладимый отпечаток, и потому мужская работа даже нефизического характера (руководство, к примеру) непременно извратит все повадки женщины, весь ее характер, и это смешение чужеродных начал создает какое-то отталкивающее впечатление гермафродитизма, убивающее всю природную привлекательность. Поэтому женщина должна заниматься неженскими делами (в традиционном понимании) только если нет другого выхода. В традициях мудрость тысячелетий. Скороспелые кавалерийские атаки на традиции ужасны.

Прочел Дантов "Рай". Нет слов для восхищения, несмотря на сложность стиля. Он там оййсывает, как он побывал в Небесном Иерусалиме и все видел своими глазами. Сейчас читаю одну старинную книжицу с массой полезных хозяйственных советов для сельской жизни.

Считая сумасшедшими тех, кто верит в отделение души от тела, придется записать в психи все поколения, кроме самых последних. Все та же сентенция: "Ум со мной родился, а предки — навоз, удобривший почву для моего произрастания". Я же предпочитаю быть в числе таких "сумасшедших", как Данте, а не в числе тех, кто считает себя вершиной всяческой премудрости, поскольку достиг миропонимания червяка.

Каждый поступок, каждая мысль человека не пропадает, а возвращается к нему, становится его вечным благим или злым грузом, венчающим или язвящим бессмертный, неуничтожимый дух. Это диаметрально противоположно ( хотя часто путают) чувству животной неуничтожимое™, особенно ярко воплощенному в индийской вере в перевоплощение души, а отчасти и в преувеличенном родовом чувстве, поставленном над духом.

... Нет ничего страшнее необузданного бесчинства разума.