Евреи в турове: история местечка мозырского полесья

Книга посвящена еврейской общине Турова, древнейшего города Белоруссии в Мозырском Полесье, расположенного на перекрестке путей между Россией, Украиной и Польшей. В ней подробно рассматриваются экономическая, национальная, культурная и духовная жизнь, вопросы образования, семьи и быта, здравоохранения, влияние трех русских революций, эмиграция, погромы, преследование сионистов и закрытие синагог, социальная ломка местечка, сталинские репрессии, трагедия общины в годы нацистской оккупации, послевоенное восстановление и угасание еврейской жизни.

Материалом послужили архивные документы, монографии, статистические сборники, периодическая печать, воспоминания жителей Турова и их потомков. Это результат восьми лет работы автора, а среди архивов - семь белорусских, семь российских, один украинский, четыре израильских и два американских

Книга доктора Смиловицкого – это фолиант, который занимает 846 страниц форматом 17 х 24 см, твердый переплет. Список использованных источников и литературы, географический и именной индексы, словарь терминов и понятий помогут читателю правильно подойти к восприятию темы исследования.

Методологически исследование выполнено в рамках региональной истории, уделяющей главное внимание жизни провинции и «маленькому человеку», с его заботами и трудностями, радостями и достижениями. Такой подход позволил автору сопоставить события прошлого на уровне местечка, уезда и губернии, района, округа и области в общегосударственном и национальном контекстах, осознать, как политика центра воспринималась населением на местах и претворялась на практике. Хронологические рамки охватывают период с 1830 до 1960-х гг., в течение которого произошли становление, расцвет и угасание общины. Все события поданы в контексте общей истории Российской империи и пришедшего ей на смену Советского Союза, неотъемлемой частью которых была Белоруссия.

Общая композиция книги построена по принципу сонета, где каждая глава имеет самостоятельные фабулу и сюжет, цепь событий в их логической причинно-временной последовательности, завязку, развитие действия, кульминацию и финал. Это дает возможность прочтения книги с любой ее части. Особое внимание уделено изобразительному ряду. В книге представлена уникальная коллекция портретов, семейных фотографий, карт и редких документов (около 200). Все это дает наглядное представление об эволюции еврейской жизни на примере Турова, начиная со второй половины XIX века. По сути дела, перед читателем предстанет первый полноценный опыт изучения истории местечка Белоруссии.

Монография рассчитана на всех, кто интересуется историей российского и советской еврейства.

Фрагмент из книги: 

Стереотипы сознания и поведения

Вынужденное соседство и разительные отличия евреев и белорусов в быту, семье и религии рождали заблуждения и ложные стереотипы. Столкновение абсолютно разных культур вызывало устойчивое противопоставление по принципу «свой–чужой». Основное внимание уделялось отличиям не в языке, а в обрядах, традиции, религии и бытовом укладе жизни.[55]

В Полесье проживали православные (белорусы, украинцы и русские), католики (поляки), мусульмане (татары) и евреи (иудеи). Происхождение, внешние особенности, характерные черты быта евреев зачастую истолковывались славянами как результат их неблаговидного проступка в прошлом. Рассеяние иудеев по миру христиане объясняли распятием Иисуса Христа, а необычные черты семитской внешности – существованием скрытых дефектов. Веснушки у евреев якобы появились из-за того, что они просили Христа оживить вареного петуха – птица захлопала крыльями и обрызгала евреев подливой…[56]

Заповеди кашрута вызывали особый интерес: евреи не едят свинины, потому что Бог якобы превратил в свинью еврейскую женщину, которую спрятали в корыто, чтобы испытать всеведение Творца. Еще одна легенда рассказывала о том, почему евреи не едят рыб-вьюнов. Христу завязали глаза, бросили в воду пригоршню гвоздей и просили отгадать, что это. «Вьюны», – ответил Иисус, и гвозди превратились в рыбу. Некоторые явления природного мира определялись белорусами как «еврейские». Это могли быть несъедобные растения (ядовитые грибы), насекомые – таракан (жидочек) или стрекоза. Евреям приписывали отношение к возникновению аномальных природных явлений, например, дождь при солнце называли жидовский дождь и т. д.[57]

Традиционными были представления о том, что у инородцев вместо души был только «пар», как у животных. Но даже при наличии души иноверцы не могли попасть вместе с христианами в рай или ад – для душ евреев существовала бездонная темная пропасть. На этом основании евреи могли превращаться в различных животных – свинью, воробья или удода (еврейская курица, или зозуля). Воробьев в Белоруссии называли жидами на том основании, что они такие же «нахальные». Другое объяснение гласило, что когда вместе собиралось много евреев, то они страшно «галдели», подобно птичьему базару. Душа умершего еврея будто бы переселялась в коня, а сорока – это якобы обращенная еврейская девушка, которая попыталась перехитрить Создателя.[58]

У многих белорусов присутствовал суеверный страх перед еврейским кладбищем на том основании, что на нем были похоронены люди особого сорта – нехрисьти, которые пугали людей, «отличных от себя».[59]

Инородцы, в представлении белорусов, имели связь с потусторонним миром, колдовством и магией. Достигнуть края света было по силам только еврею-купцу, но никакому другому смертному. Когда еврей мыл руки и стряхивал воду, из брызг появлялись черти, а чтобы избавиться от нечистой силы, нужно было осенить себя крестным знамением. Если на кузнечный очаг бросить волосы из бороды умершего еврея, извлеченные из могилы, вместе с каменной крошкой, соскобленной с мацейвы (надгробия), то появятся муравьи, которые не дадут спокойно работать. Тот, кто хотел отомстить за злодейство, должен был пожертвовать деньги на еврейскую школу или синагогу – евреи скорее упросят Бога и страшнее проклянут обидчика.[60]

Дни еврейских праздников считались неблагоприятными для хозяйственной деятельности: в Суккот (Кущи) нельзя было рубить и складывать в бочку капусту – сгниет. Евреи якобы могли стать причиной ненастья: если зимой они слонялись без дела по селу – быть метели. Опасными считались предметы, принадлежавшие евреям: нельзя было дотрагиваться до иудейских книг – кожа на руках потрескается; знахарь, оказавший помощь еврею, терял свою силу.

Однако повседневная жизнь неизбежно влияла на мифологическое сознание. Общение белорусов с инородцами зачастую оказывалось полезным. На Полесье во время засухи бросали в колодец глиняные горшки, и лучшим средством для вызова дождя был горшок, украденный у соседа-еврея. Счастливой приметой считалось, если первым человеком, переступившим порог дома после наступления Нового года, оказывался еврей. Видеть еврея во сне означало увидеть самого Бога или святого, что приносило счастье, или чтобы избавиться от болезни или тяжелого недуга – пожертвовать деньги евреям.[61] Народная молва наделила евреев способностью противостоять нечистой силе: еврей-знахарь преодолевал заклятие ведьмы, мог «замолить» (остановить) пожар, использовал традиционную еврейскую одежду, например талес, как чудодейственную силу и пр.[62]

В белорусской фольклорной традиции трудно установить, каких примеров было больше – когда евреи выступали в роли злодеев, отрицательных персонажей, носителей сил животных или потустороннего мира или, наоборот, благодатного, спасительного свойства? Однако можно предположить, что отсутствие насилия, крайних форм национальной неприязни, мирное сосуществование и взаимопомощь еврея и белоруса на протяжении веков говорили о преобладании положительной тенденции в отношениях между двумя народами.

Языковые заимствования

Взаимопроникновение языков стало закономерным итогом совместного проживания двух народов. Несмотря на все отличия, этот процесс нельзя было остановить. Языковые заимствования оказались лучшим подтверждением сотрудничества людей, вызвали к жизни пословицы, поговорки и присказки. Влияние оказалось настолько глубоким, что сказалось на психологическом складе евреев и белорусов и начало объединять носителей совершенно разных культур.[63]

Возникли языковые смешения, которые были одинаково понятны как евреям, так и белорусам: «Як рэйдала (говорила), то рэйдала, абы добра мэйнала (думала)».[64] В Турове евреи хорошо знали белорусский язык, а многие белорусы понимали идиш. Широко употреблялись такие слова, как гешэфт (интерес), гелд (деньги), пактар (посредник), ахохам (взятка), шахраваць (обманывать), шахер-махер (мошенничество), балагол (возница), балабос (хозяин дома), локшины (макароны), цiпка (затирка), лапсердак (длиннополый сюртук), хаўрус (союз). Белорусам не нужно было объяснять значение таких слов из иудейской традиции, как талмуд, шабес, хедар, гаман, кошер, рабiн, шамес, трэф и т. д.[65]

Белорусы часто использовали слова, пришедшие из идиш, которые могли иметь негативную окраску: гундер (негодяй), лейба (лодырь), мiшугiн (придурковатый), шэйгец (подросток), кепала (дурная голова), дрэк (экскременты), шлемазл (неудачник), халэймэс (химера, чушь), хеўра (шайка, банда, компания) и др. Зачастую они превращались в клички и прозвища отрицательных персонажей.[66]

Нормы, словарный запас и фонетика белорусского языка в конце девятнадцатого века были использованы группой энтузиастов, которые задались целью возродить иврит и сделать его из книжного современным разговорным языком Элиэзер Бен-Иегуда[67] из Лужков и Менделе Мойхер-Сфорим[68] из Копыля использовали для этой цели славянские модели словообразования, суффиксы и окончания. В иврит вошли белорусские слова цукер (сахар), цукерка (сукария, конфета), цацанка (цаацуа, игрушка), блины (блинчес) и др. Суффиксы -чик и -цик придали словам уменьшительно-ласкательную форму – бахурчик (паренек), а суффикс -ник стал в иврите словообразовательным – кибуцник (член кибуца), милуимник (военнослужащий запаса, резервист), нудник (зануда) и т. д.[69]

Заимствования из идиш и иврита образовывали белорусские фразеологизмы: «Халу у палу, а кугель за пазуху», «Кум-гер на клецкi» (прийти на угощение), «борохи адпрауляць»; «борохотодунаю, кобылкi не маю» (проспал – лошадь увели); «Боротодунаiць» – искаженная фраза из молитвы на иврите: «Борух-ато –А-д-эй-н-о-й», что в дословном переводе означало «Слава тебе, Господи!», и др.[70]

Отдельные слова из идиш и иврита продолжают использоваться в современном белорусском литературном языке до наших дней: варшавт – мастерская, рабочее место, шпацыр – прогулка, гармiдар – шум, бедлам, гандляваць (с производными: гандаль, гандлёвы) – торговать, рахманы – милосердный, заслуживающий жалости, рыхтаваць – готовить (от еврейского айнрихтун).

По мнению лингвиста Игаэля Иегуди из Кирьят-Гата (Израиль), слово кiраваць и его производные происходят от слов с корнем -кер- – фаркерэвэн (повернуть, завернуть) или кер тон (повернуть), зех а кер тон (повернуться). Этот же корень имеют слова умкерун (вернуть) и зех умкерун (вернуться), а кер (движение в танце) или иберкерун (перевернуть).

Из белорусского языка в идиш пришли слова: ичиhайен зех (исьцягацца – вытянуться, переносное – упрашивать, умолять), hойдун зех (гойдацца – качаться) порун зех (поркацца – возиться), hулен и hулянке (гуляць, гулянка – веселиться, веселье, попойка), hултай (гультай – лентяй), вэвэрке (ваверка – белка), изгар (аджгир – рыба ёрш), нэбэх (нябога – бедняга, бедняжка), издекевен зех (зьдзек, зьдзеквацца – пытка, издеваться), изhубэн (згубiць – извести, погубить, избавиться), изринэвэн (зруйнаваць – разрушить), уйснишчен (зьнiшчыць – уничтожить). И множество других глаголов и глагольных форм, существовавших часто параллельно общепринятым в идиш – фарнихтун (уйснишчен – уничтожать), фаргвалдикун (згвалтаваць – изнасиловать, надругаться) и др. [71]

Взаимное проникновение двух языков вызвало пополнение словарного запаса. Идишское название бутылки га флаш под влиянием белорусской бутелька было вытеснено словом бутл. Именно в белорусском диалекте идиш конечная л воспринимается как уменьшительно-ласкательный суффикс, подобно концовке -ка (бутэль – бутэлька), в отличие от русского языка, где слово бутылка не воспринимается как уменьшительное: есть слово бутылочка. У любавичских хасидов и в наши дни «государственным языком» является белорусский диалект языка идиш. Ревностный последователь Хабада никогда не скажет hа-флэшл бранфун, машке, но всегда: а бутл бранфун, машке. Общими для евреев и белорусов остались слова-обращения: мамэ – мама, татэ – тата, бобэ, бабэ – баба, зэйдэ – дзед.

Существует мнение, что с идиш связано происхождение названий ряда старинных белорусских городов: Новогрудок (Новаградак) от Новардэк, Могилев (Магiлёу) – Молев, Брест (Брэст, Берасьце) – Бриск (Береск, Бераск) и некоторые др.

В дальнейшем еврейские заимствования в белорусском языке повторили судьбу предшествовавших им балтизмов и полонизмов. В начале 1930-х годов в связи с новой культурной советской политикой они были вытеснены русизмами в ходе начавшейся широкой экспансии русского языка.

* * *

Долгие годы совместного проживания заставили евреев и белорусов в Турове приспособиться друг к другу и воспринять то лучшее, что их взаимно обогатило. Разительные отличия в быту, языке, религии, в подходе к восприятию мира и решению жизненно важных задач, определявших их поведение, не помешали с уважением относиться к народному наследию, накопленному в течение многих столетий.

Семьи евреев и белорусов были одинаково многодетными, где обязанности распределялись между всеми трудоспособными членами. Природная замкнутость Турова, находившегося в глубине Мозырского Полесья, препятствовала постороннему влиянию, консервировала традиции и обычаи, заведенные в прежние времена. Национальная кухня, построение быта, подсобные промыслы, помогавшие выжить в условиях черты оседлости, существовали параллельно и не пересекались – евреи и белорусы занимали каждый свою «нишу». Соприкосновение абсолютно разных культур часто вызывало устойчивое деление на «своих» и «чужих». Белорусы-полешуки пытались найти объяснение непонятной иудейской традиции, давали собственную оценку поведения евреев в той или иной ситуации. Это подогревало суеверные страхи, порождало представления о мнимой связи евреев с силами потустороннего мира, колдовством и магией. Однако отсутствие агрессии в поведении евреев, их крепкие семьи, трудолюбие и взаимовыручка, выносливость и неприхотливость были очень привлекательны.

Оба народа исторически оказались в равных условиях, когда нечему было завидовать. Суровая природа, полунатуральное хозяйство и повседневная борьба за существование не оставляли места для вражды. Наиболее ярко это проявилось в языковых заимствованиях. Евреи и белорусы не только научились хорошо понимать друг друга, опыт совместного общения привел к образованию нового словарного запаса, оборотов и выражений, пословиц и поговорок, отражавших весь спектр их отношений. Нормы и фонетика белорусского языка были использованы группой энтузиастов для обновления иврита, чтобы придать его книжной версии разговорную форму и вдохнуть в него новую жизнь.

Все эти процессы нашли отражение в Турове, где евреи и белорусы давно пришли к необходимому компромиссу, помогавшему выживать, несмотря на все свои различия.