Солнечное затмение

Часто, стоя на перекрёстке в своём такси в ожидании разрешающего сигнала светофора, ловлю себя на мысли: кто решает, в какую сторону мне сейчас повернуть, по какой улице проехать, прямо, а может быть, налево, а если направо? Где ждёт меня выгодный клиент? Кто это решает? Я? Или Кто-то, Кто значительно больше меня, прозорливее? Если Он, то тогда я всего лишь маленькая кукла в Его руках, не имеющая даже маленькой свободы выбора? И тогда всё просто и понятно и, пожалуй, неинтересно, лишено всяких жизненных красок и восторга, в любом случае всё предрешено и ни о чём не надо беспокоиться: Ему всё известно заранее. Ну а если всё-таки Он не знает моего решения, как я сейчас поступлю, куда поверну?.. Не среагировать Он не может, так как должен привести всё к заранее намеченной цели-результату. Но нет, я знаю, что не перехитрил Его, а всего лишь воспользовался своим правом свободы выбора, но именно эта свобода придаёт жизни смак и неповторимую окраску.

У Него миллионы, миллиарды таких маленьких «таксистов», как я. И все они движутся, вращаются, бурлят, подобно доходящей до кипения воде. Бурление ־־ хаос, кипение — закономерность. Именно в бурлении и заключается красота и непредсказуемость нашей жизни. Сколько бы других жизней я мог прожить, проехав перекрёсток по прямой, а не свернув направо. Были бы встречи с совсем другими людьми и другими обстоятельствами. Но я проехал так, как проехал, и у меня получилась именно такая жизнь, покатившаяся дорогой, выбранной именно мною.

***

В религиозном районе Йерушалаима Геула на углу улиц Малхей Исраэл и Яаков Меир стоял человек, собиравший цдаку, как бы сказали по-русски, «на жизнь». Однако на нищего он совсем не походил: одежда скромна, но выглядел он достойно. Как-то аристократично держал сигарету и даже просящую руку подавал без униженной покорности. Люди, дававшие ему цдаку, часто заговаривали с ним. И видно было по их лицам, что этот собеседник им крайне интересен. Порою разговор превращался в спор. Однажды во время такого спора я остановился рядом, у киоска, купить питьё.
—    Нет-нет, уважаемый рае, вы ошибаетесъ, — донёсся голос «нищего». — Сейчас, сию минуту Машиах* прийти не может, это исключено.
—    Почему же? — возражал собеседник. — Именно в любую секунду может явиться наш Спаситель.
—    Однако не наступило время, — продолжал настаивать «нищий».— Вот придёт момент, когда наши души еврейские будут трепетать от страха, когда ощутим мы реально ужас надвигающейся катастрофы и не к кому нам будет взывать о помощи, вот тогда...

Сколько раз наблюдал я такие диалоги. И вдруг «нищий» куда-то исчез. Я пойнтересовался у киоскёра.
—    А-а, этот философ? Да в больницу он попал с инфарктом. Выживет, нет? Кто знает.

Пусто стало на перекрёстке, будто жизнь с него ушла. Серое место какое-то. Люди с озабоченными лицами снуют туда-сюда. Не хватает чего-то.

И вдруг, гляжу, появился мой философ. Но вид у него был уже не тот. Куда девалась аристократичность. Он уже не стоял, а сидел, угрюмо протянув подрагивающую ладонь. Не было в его руке неизменной сигареты. И рядом на асфальте не возвышалась недопитая бутылка пива. Самое грустное в этой картине: он уже ни с кем не спорил и никто больше не пытался с ним заговорить. Видно, ушёл с болезнью пророческий дар, и превратился он в попрошайку, обыкновенного, жалкого.

***

— Мама, какой богатый дядя! — воскликпула четырёхлетняя девочка, увидев в откинутом подлокотнике моего такси кучу мелких монет.
—    Это разве богатство, — засмеялась мама, — это всего лишь мелочь.
В зеркале заднего вида я увидел изумлённое и милое личико ребёнка. Но что поразительно, наперекор глазам сознание парисовало лицо пожилого с седой бородой рава, говорившего:
—    Нужно понимать, что для ребёнка подчас листочек бумаги, ему принадлежащий, гораздо значимее и дороже самой богатой виллы для взрослого.

***

Американка похвалилась:

—    Мои бабушка и дедушка тоже из России, из города Пинска.
—    Госпожа, но Пинск — это White Russia,
—    продемонстрировал я свои познания в английском.
—    Ах, это White Russia, — задумчиво повторила она. — А что, есть ещё и Black Russia?